«Мишка косолапый по лесу идет»... Кто из нас не слы­шал эти детские стишки? Если волк в сказках — лютый зверь, кровожадный хищник, то медведь — добродуш­ный увалень, сильный, но глуповатый. Вперевалочку хо­дит по лесу, ищет чего-нибудь повкуснее. Рассердив­шись, может и «заломать», но чаще всего попадает в ка­кие-нибудь забавные и нелепые истории. Волками детей пугают, медведями — никогда: во многих странах плю­шевый мишка — одна из самых любимых игрушек.

Впрочем, лесные жители отнюдь не стремятся позна­комиться с медведем поближе, а тем более — поиграть с ним. Для них этот зверь прежде всего охотник, страш­нее которого разве что тигр (разумеется, в тех местах, где тигры водятся). Недаром сибиряки называют медве­дя «хозяином тайги», а иногда и просто «хозяином» — уважительно и с некоторой опаской.

Все медведи, а их в мире насчитывают семь видов, — хищники. Правда, от волков или тигров своей «диетой» они отличаются довольно сильно, могут месяцами обхо­диться без мяса, особенно летом. Если волк на корешках и ягодах не проживет, то медведь — с большим удоволь­ствием, особенно если ягод много. Да и к мясным блю­дам больших требований не предъявляет: не удалось раз­добыть свежатинки — съест любую падаль, от которой даже голодный волк откажется. Орехи, грибы, даже мо­лодые веточки — все сгодится. По всеядности медведя можно сравнить разве что с кабаном, но у того мясо бы­вает «на столе» только случайно.

Особенно любит мишка сладости. Само его название произошло от русских слов «мед» и «ведать» (знать). Все гнезда диких пчел на своем охотничьем участке медведь знает и время от времени грабит; если рядом есть устро­енная людьми пасека — не пропустит, дождется удобно­го случая и разорит ульи. От пчелиных жал животного спасает толстая шкура и густой мех, а морду и особенно нос приходится защищать лапами, отмахиваться от разъяренных насекомых. Молодые медведи по неопыт­ности могут пострадать довольно ощутимо, а старые и ловкие стремятся, если есть возможность, сначала сва­лить улей на землю и растоптать, чтобы передавить мо­гучими лапами большинство хозяев меда и потом пиро­вать без помех. С гнездами диких пчел, обычно поселя­ющихся в дуплах деревьев, так не расправишься — приходится терпеть. Лакомящегося диким медом слад­коежку слышно издали — обиженный рев и довольное ворчание сразу предупреждают: лучше не подходить! Медведь будет защищать свою добычу от любого незва­ного гостя, к тому же искусанная морда добродушия не прибавляет.

Не оставляет медведь без внимания и созревшие яго­ды. О страсти к сладкой малине знают все, но и горькую рябину, и кислый терн мишка съест с удовольствием. По весне, когда еды мало, он обдирает с деревьев набухшие почки, а дикий лук раскапывает в любое время года. Любит разные фрукты — и дикие, и садовые, если най­дет поблизости.

В тропических странах, где фруктов и прочей съедоб­ной зелени побольше, чем в нашей тайге, некоторые мед­веди вообще перестали охотиться. Разве что подвернет­ся легкая добыча: раненое или больное животное, остатки чьего-нибудь пир­шества. Впрочем, иногда и более удач­ливого охотника медведь отгонит, от­нимет у него мясо.

А живущий в Южной Индии мед­ведь-губач вообще охотится в основ­ном... на муравьев. И на их родствен­ников — термитов, которые тоже жи­вут огромными скоплениями и строят большие (иногда несколько метров в высоту!) гнезда-термитники. Название свое этот медведь получил за осо­бое устройство пасти: губы у него длинные, мясистые, вытягивающиеся в трубочку: такой трубкой очень удоб­но засасывать насекомых. Раскопает длинными изогну­тыми когтями термитник, морду в дыру засунет и присо­сется. Шум от такого живого «пылесоса» слышен порой за 200 м! А для того, чтобы сплошной поток еды не заст­ревал в зубах, природа предусмотрела специальное от­верстие. Передних зубов — резцов — в верхней челюс­ти губача нет, и через «трубочку» все попадает прямо на язык. Остается только смочить вязкой слюной, чтобы добыча не сопротивлялась во рту, и глотать.

Муравьи и термиты кусаются весьма чувствительно, особенно если их разозлить, поэтому у губача, в отличие от большинства медведей, есть еще одно полезное при­способление. Особые мускулы в случае необходимости крепко закрывают ноздри, и морду можно совать в са­мую гущу потревоженных насекомых. Не будь такого «клапана», медведю было бы не до еды: нос у всех зве­рей самое чувствительное место. А десяток-другой му­равьиных укусов внутри ноздрей может не только аппе­тита лишить: муравьиная кислота сильно обжигает неж­ные слизистые оболочки, и без воспаления вряд ли обойдется. И больно, и нюх можно надолго потерять — для дикого зверя неприятность порой смертельная.

Наши медведи, бурые, тоже не прочь полакомиться кисленьким — муравейники разоряют постоянно, не реже, чем ульи. Только делают они это по-своему. Нос берегут, ловят муравьев лапами. Не по одному конечно же, сразу десятками: оближет медведь лапу и положит на муравейник, да еще и пошевелит-поворошит. Мура­вьи кидаются на врага, а у того шкура толстая, шерсть густая — только успевает слизывать лакомство и тянуть лапу за новой порцией. Если мало показалось, раскопа­ет муравейник до основания, найдет камеры с личин­ками и куколками («муравьиными яйцами») и тоже съест.

Раскапывают медведи и норы грызунов: мышей, по­левок, сусликов и множества других. Сама добыча неве­лика, но мишка и ее не упустит. Многие грызуны живут семьями или большими скоплениями — колониями, в этом случае попировать удается на славу. Разбегаю­щихся хозяев норы пришлепывает лапой, а подбирает и съедает уже потом, когда наловит побольше. Разоряет медведь не только жилище грызунов, но и их кладовые с зерном и орехами.

Впрочем, и сами медведи иногда делают запасы. Прав­да, ненадолго, всего на несколько дней. Иногда это ос­татки туши убитого животного, забросанные ветками, но чаще — рыба. Медведи рыбачить умеют и любят, осо­бенно в тех местах, где на небольшой глубине можно пой­мать крупную рыбу. И действительно, не нырять же гро­мадному зверю за мелкими пескарями или карасями! Зато на северных и дальневосточных реках во время не­реста лососевых рыб мишки пируют вовсю.

Рыбины весом по 8—10 кг (а иногда и до 50 кг!) сплош­ным потоком идут по мелким быстрым речушкам, сколь­зят против быстрого течения, временами почти останав­ливаясь, а медведь уже тут как тут! Заходит по каменис­той отмели подальше в воду и высматривает добычу. Молниеносный удар лапой по воде — и лосось букваль­но надет на длинные когти, как на зубья остроги. Даль­ше все зависит от размера рыбы: мелкую (для него, ра­зумеется!), не больше 4—5 кг, рыбешку медведь просто выкидывает подальше на берег: потом подберет, а не най­дет — невелика потеря; а с крупной приходится пово­зиться, держать ее нужно обеими лапами; чтобы буду­щая добыча не выскочила, медведь прижимает ее к мох­натой груди и на задних лапах выходит на берег, сразу же съедает и идет за следующей. Во время рыбалки миш­ка ест в основном крупную рыбу и, набив брюхо, идет собирать «мелочь».

Улов иногда превышает сотни килограммов. Понятно, что медведю ни за один, ни за два раза столько не съесть, а делиться косолапый не привык ни с кем. То, что рыба быстро портится, его не смущает: опытные охотники уверяют, что запах тухлятины медведю нравится даже больше, и добыча частенько оставляется на день-другой, пока не станет совсем «ароматной». Рыба для этого со­бирается в кучки и закидывается землей, камнями и вет­ками, чтобы не растащили. От птиц это достаточно на­дежная защита, а другие звери: волки, лисы, даже каба­ны — иногда не прочь попировать за медвежий счет. Поэтому далеко от своего «склада» медведь не уходит, время от времени возвращается проверить и заодно под­крепиться. И горе любому, кого он заметит рядом с за­ветными холмиками! Ел рыбу или нет — неважно, глав­ное, что близко подошел. Впрочем, травоядные все рав­но будут держаться подальше: их отпугивает медвежий запах.

Эту особенность лесной жизни люди подметили до­вольно давно и даже научились использовать. Сибиря­ки, например, при помощи медведей охраняют сено. Ведь кроме коз и коров к стоящему среди таежной поляны стожку многие могут подобраться: олени, лоси, косули, даже заяц. От зайцев ущерб не так велик и подстеречь их проще, а несколько осторожных оленей способны оставить корову без зимних запасов. Что же делать? Перестрелять оленей? Закон не позволяет, да и не будет настоящий таежник оленье стадо губить. Поэтому надо как-то зверей от стога отпугнуть, хотя бы на то время, когда сено просыхает, «доходит» под открытым небом: на сеновале-то до него никто не доберется, но сразу под крышу везти нельзя — сгниет.

Помогает хитрость. Сено ограждают веревкой — да не простой, а с запахом. Или вплетают медвежью шерсть, или просто натирают медвежьим жиром. Как только лось или олень подойдут поближе к стогу и принюхаются — все, больше их на это место ничем не заманишь. Мед­ведь близко! Вдруг косолапый в стог забрался, лег вздремнуть? Потревожишь — не то что сена не поешь, как бы самому завтраком не стать!

Хищники же медвежьего запаха не боятся. На волка или рысь медведь не охотится, при встрече они чаще все­го мирно расходятся. Иногда волки ждут возле места медвежьей трапезы: если добыча крупная, что-нибудь и им останется. В общем, живут по-соседски. Это люди тоже заметили и начали использовать. Медвежий за­пах — сильный, стойкий, все другие зачастую переби­вает, поэтому волчьи и лисьи капканы часто смазывают все тем же медвежьим жиром, чтобы запах человека не чувствовался и чтобы зверь не сомневался, брать при­манку или нет.

Для другого медведя запах «соседа» — сигнал «Здесь был чужак!». У каждого медведя обычно есть своя охот­ничья территория — до 2000 га леса, но обычно в полто­ра-два раза меньше. И всюду по границам этого участка оставлены предупреждающие знаки, хорошо заметные даже человеку. На деревьях примерно в 2 м от земли, а иногда и выше, можно увидеть следы от могучих ког­тей. Такие зарубки время от времени обновляются, что­бы не зарастали корой, частенько переходят «по наслед­ству» новому мохнатому землевладельцу; возраст неко­торых «пограничных столбов» специалисты оценивают в сотню лет и даже больше!

Высота этой зарубки для медведя — нарушителя гра­ницы очень важна. Увидев такой знак, сразу же приме­рится, может достать или нет? Если не достает, с хозяи­ном лучше не связываться: выше ростом и, скорее всего, может хорошенько проучить незваного гостя. С низко­рослым можно и силами помериться, попробовать захва­тить часть его территории или просто поохотиться у со­седа. Только медведицам разрешается без боя переходить границу, но не всегда: если не признает сильного медведя хозяином, начнет его задирать — трепка обеспечена!

Чтобы «пограничный столб» был лучше заметен, мед­ведь оставляет на нем еще и пахучую метку. Иногда про­сто спиной потрется, а иногда, чтобы точно не пропус­тили, еще и лужу перед этим «напустит» и в ней поваля­ется — запах крепче будет! Оставляя такую отметину, медведь тоже вытягивается на задних лапах повыше, что­бы больше ростом казаться: на страх врагам! Один охот­ник подсмотрел и вовсе необычную медвежью хитрость. Хозяин участка большим ростом не отличался, зато был для зверя весьма сообразителен: подтащил откуда-то к дереву пенек, забрался на него и давай метки ставить! Почти полметра себе таким образом «прибавил». От сильного соперника так все равно не избавишься, но тех, кто послабее или хотя бы на равных с хитрецом, отметка отпугнет наверняка.

Драться между собой медведи не любят. Чаще всего пытаются испугать врага: становятся на задние лапы и начинают раскачиваться из стороны в сторону. Пока­зывают рост, силу, предупреждают соперника — не шути, драться будем всерьез! Обычно один из медведей не выдерживает, убегает, и второй его не преследует. Причем отступить может не только слабый; многое за­висит от обстоятельств встречи. На своей территории или возле «законной» добычи любой зверь дерется луч­ше, так что при равных силах чужак обычно отступает. Но если угрозы не помогли и никто не испугался, начи­нается битва не на жизнь, а на смерть. В буквальном смысле: нередко один из соперников остается на поле боя, а второй удаляется зализывать раны.

В драке медведи пускают в ход все оружие, которое досталось им от природы: и зубы, и когти, и сильнейшие удары лап. Исход поединка может зависеть и от образа жизни соперника: у зверей, выкапывающих из земли корешки и грызунов, когти обычно чуть притуплены, а у охотников и лазающих по деревьям, любителей пчел и птичьих гнезд—острые, и раны они наносят более глу­бокие. Самый жестокий и опасный «прием» у медведей (как, впрочем, и у многих других зверей) — удар задней лапой, более сильной, чем передняя. Положить медведя «на обе лопатки», спиной на землю, почти наверняка оз­начает проиграть ему, и проиграть страшно. Тут же пос­ледует сокрушительный удар когтями в живот; медведи иногда бьют обеими лапами сразу, да так, что врага бук­вально отбрасывает на несколько метров — уже с рассе­ченным животом.

Для человека медведь опасен, но гораздо меньше, чем тигр или леопард, очень часто исход встречи с «хозяи­ном тайги» зависит от правильного поведения. Обычно медведь чует приближение человека издалека и просто уходит в сторону: все-таки охотники приучили лесных обитателей относиться к двуногим посетителям с опас­кой. Иногда медведь пугается неожиданной встречи не меньше, чем человек, и тут же убегает. При этом многих медведей прохватывает «медвежья болезнь»: при опас­ности они освобождают кишечник от содержимого, да так, что неудержимый понос продолжается и на бегу. Это не свидетельство крайней трусости, а выработанный природой защитный механизм: с полным брюхом бежать тяжелее, и многие звери и птицы, испугавшись, избав­ляются от лишнего веса.

Но на медвежью трусость лучше не рассчитывать. Ис­пугавшись, он может и напасть. Сначала чаще всего по­пробует испугать сам: встанет на задние лапы и начнет раскачиваться. В этот момент лучше отступить, но мед­ленно и осторожно, не сводя глаз со зверя. Бежать нельзя ни в коем случае! Медведь — хищник и в убегающем ви­дит прежде всего беззащитную добычу, которую нужно догнать. А если уж пришлось спасаться бегством, то луч­ше забраться на достаточно большое дерево, и как можно выше: лазят медведи великолепно, но тонкие, прогибаю­щиеся под их немалым весом ветки не любят. Осаждать дерево с «врагом» медведь может долго: то попытается по­трясти, то начнет выкапывать корни, чтобы повалить де­рево, а иногда пускается на хитрость: уходит в сторону и прячется. Ждет, когда добыча сама спустится.

Опаснее всего наткнуться на медведицу с маленьки­ми медвежатами — весной или в начале лета. Пока дете­ныши не способны за себя постоять, мать без предупреж­дения набрасывается на всех, кого посчитает опасным. Когда медвежата чуть подрастут, враждебность несколь­ко уменьшается, но все равно ко всем «посторонним» медведица относится настороженно. Встретив в лесу за­бавных играющих мишек, лучше осмотреться и осторож­но уйти той же дорогой, которой пришли: где-то рядом может оказаться мамаша.

Еще одна чрезвычайно опасная встреча с медведем, когда тревожат его сон. В густой траве или кустарнике устроившегося на отдых медведя не так просто заметить, особенно если он облюбовал какую-нибудь ямку. Иног­да на спящего зверя буквально наступают! Разбуженный медведь не разбирается, кто и зачем на него «напал», обычно сразу же бьет лапой.

Человеку этот удар чаще всего приходится по голове или в лицо — сверху вниз. Из-за этого родилось даже страшное поверье: медведь не терпит человеческого взгляда и старается сразу же закрыть своей жертве лицо — натянуть на глаза кожу с головы. Разумеется, дело не в этом. Если бы люди ходили на четвереньках, удар приходился бы по затылку. Это один из самых силь­ных и надежных медвежьих ударов, переламывающий шейные позвонки даже крупным зверям. Удар по голове страшен, когти сдирают кожу с лица, но иногда именно этот «промах» спасает человеку жизнь. Промах и медве­жья привычка закапывать мясо на пару дней для «аро- матности». Оглушенного человека медведь заваливает ветками и камнями и уходит по своим делам. Были слу­чаи, когда пришедшие в себя люди выбирались из такой «кладовки»-могилы и возвращались домой.

Но страшнее всего не потревоженный медведь. Са­мый страшный зверь — раненый. Медведи очень живу­чи, даже с пулей в сердце они могут пробежать несколь­ко десятков метров и успеть ударить врага. Неопытному охотнику с близкого расстояния в медведя лучше не стре­лять, малейшая ошибка может стать смертельной. Одна из них — выстрел в лоб: кости медвежьего черепа очень толстые, и пуля охотничьего ружья не везде и не всегда может их пробить. В этом случае медведь будет только оглушен ударом и «оживет» рядом с подошедшим охот­ником.

Опасен и неудачный выстрел издали. В этом случае лучше промахнуться и только напугать зверя. А вот «бе­зобидное», не опасное для жизни ранение, например простреленная лапа, способно разозлить медведя. Этой обиды он не забудет, и рана будет напоминать, в лесу вытащить пулю некому, болеть станет постоянно, почти наверняка ранение нагноится. От постоянной боли мед­ведь придет в ярость и будет искать, кому отомстить. Это не охотничьи байки: именно раненые медведи не про­сто нападают на каждого встречного человека, но и спе­циально ищут этой встречи, даже заходят в деревни. Та­кой зверь опасен для всех вокруг, а охотиться на него не очень легко: он буквально на своей шкуре испытал силу человеческого оружия, теперь будет осторожен и хитер, может и засаду на охотника устроить.

Впрочем, в наши дни медведь стал достаточно легкой добычей. Из мощного карабина с оптическим прицелом «убойный» выстрел можно сделать с расстояния 200— 300 м: для охотника никакой угрозы нет. а зверь всей опасности такого далекого врага не понимает. В Сибири и на Дальнем Востоке, например, численность «косола­пых» сильно уменьшилась из-за деятельности не профес­сиональных охотников-медвежатников, а различных «гостей» тайги: геологов, промысловиков-нефтяников, лесорубов, строителей... Захотелось мяса — пошли в лес; медведь ни от кого не прячется и не убегает, как лоси или олени. Зачастую даже шкуру «храбрые» охотнички с собой не берут — дешевая и нести тяжело! Бывают слу­чаи, когда и половину туши бросят: срежут только самые лучшие куски, остальное мясо оставят, чтобы не тащить лишний груз. Зато почти наверняка возьмут клыки и ког­ти убитого зверя — на память, похвастаться перед город­скими знакомыми и рассказать о «схватке с лесным чу­дищем». Не останавливаются «добытчики» и перед тем, чтобы застрелить спящего медведя прямо в берлоге. При этом иногда не разбирают, кто перед ними — старый са­мец, мясо которого не так-то просто разжевать, или мед­ведица с малышами.

В прежние времена медвежья охота и в самом деле была опасной. До изобретения огнестрельного оружия с этим зверем схватывались буквально врукопашную — ни лук со стрелами, ни лошади в этом поединке помочь не могли. Находились храбрецы, которые «брали» матерых самцов, пользуясь только длинным и прочным ножом. Впрочем, и с ружьем в руках поднять медведя из берлоги, дать ему проснуться и вылезти наверх — дело не из легких, требу­ющее и смелости и умения. А охотились чаще всего имен­но зимой, в декабре, когда и мех самый ценный и теплый, и жира под шкурой накоплено много.

О том, что медведь всю зиму спит, знают все. Но как именно спит, как устраивается? Рассказов об этом мно­го, однако не всем можно верить. Так, частенько гово­рят, что медведь во сне сосет лапу. Даже указывают точ­но, какую именно — левую переднюю, и объясняют, для чего ему это нужно. Причем не охотники-балагуры рас­сказывают, а ученые. Кстати, как раз бывалые охотники и не подтверждают такие байки. Не сосет мишка лапу, ни левую, ни правую. У всех добытых медведей лапы ока­зываются сухими и грязными, с осени на них остаются и листья присохшие, и земля, и прочий мусор, запутав­шийся в шерсти. Может быть, к весне у него и в самом деле начинает зудеть кожа на подошвах, приходится ее облизывать, но это пока что не доказано.

И вряд ли косолапый обратит внимание на такую мелочь, как зачесавшаяся нога: слишком уж крепок сон. Весьма уважаемый в научном мире зоолог профессор А.Н.Фор­мозов свидетельствует: спит медведь так крепко, что не за­мечает даже лесных мышей, которые не просто у него под боком копошатся — шерсть состригают! Оставляют про­грызенные голые полоски-дорожки, собирают мех для утепления собственных гнезд. И ничего, не просыпается мишка, хотя и все слышит: во сне он и прислушивается ко всем лесным шумам, и даже чувствует проникающие в бер­логу запахи. Мало ли что случится! Мыши — это мелочь, а вот если оттепель, снега таять начали и могут берлогу за­лить, тут уж надо вовремя проснуться.

Проснувшийся среди зимы медведь — беда и для леса, и для самого зверя. Ходит он голодный, без привычного корма, нападает на всех подряд, даже на человека кида­ется. Такой медведь-шатун может и на своего соседа на­пасть: найдет берлогу, раскопает и загрызет сонного. До весны шатуны доживают редко, не приспособлены они к зимней жизни: ослабевают от бескормицы, сами ста­новятся добычей волчьей стаи или охотников-медвежат­ников. Шатуна таежный закон велит убивать сразу же, слишком опасен он для всех, с кем встретится. Не боит­ся от голода никого и ничего, приходит в деревни, даже на окраины крупных городов.

Впрочем, чаще всего «шатаются» медведи с осени. Если лето было для зверя тяжелое, голодное, не успел он нагулять жир для долгой спячки — в берлогу не ляжет, будет рыскать в поисках пропитания. Хорошо откорм­ленного медведя разбуди, выгони из берлоги — наспех соорудит другую или просто найдет подходящее укром­ное местечко, заснет почти сразу же, причем не лежа, а сидя, свесив голову между передними лапами. Без под­готовленной постели мишки спать не ложатся. Могут не рыть яму под берлогу (особенно в тех местах, где зима не слишком холодная), просто найти кучу валежника или пригнуть до земли еловые ветки, но подстилку устроят обязательно. Чаще всего для этого используют мох, кору, мелкие веточки хвойных деревьев, а если их поблизости нет, обдерут кусты и молодые деревца. Далеко за мате­риалом не ходят, поэтому опытный охотник по «зае- дам» — обкусанным елочкам или подлеску — сразу най­дет медвежье зимовье.

Может показаться странным, но некоторые медведи залегают в спячку и в теплых (по нашим меркам) стра­нах, пережидают зимние месяцы, когда еды становится не так много. Гималайский медведь, например, берлогу не строит, а ищет большое дуплистое дерево и устраива­ется в нем. Кстати, гималайский от своих родственни­ков отличается еще и чрезвычайной жирностью: в хоро­шие годы осенью подкожное сало может составлять до 40% от веса зверя! Наши бурые мишки настолько никог­да не толстеют, но все равно накопленных запасов им обычно хватает до весны. Последнее, что они едят осе­нью, — хвоя или трава, если нет рядом сосен или елок. Это уже не корм, а скорее, лекарство: нужно прочистить желудок и кишки перед долгими месяцами голодания, подготовить их к зимовке. Полностью пищеварение у медведя прекращается уже в берлоге, и остатки хвои образуют своеобразную пробку («втулок», как говорят в Сибири), запирающую кишечник.

Труднее всего зимой приходится медведицам: «внутрен­них резервов» должно хватить не только им самим, но и но­ворожденным медвежатам. На свет малыши появляются в январе — феврале и до самого апреля живут в берлоге, кормятся молоком. Матери в это время питаться бы получ­ше, но приходится обходиться тем, что с осени в себе за­пасла. Медвежат обычно двое-трое, но бывает и до шести сразу. Если бы не их крохотные размеры (а новорожден­ный медведь весит всего лишь 400—600 г при весе роди­тельницы 150—200 кг!), молока бы всем не хватило. Через три-четыре месяца мамаша сильно похудеет, зато детиш­ки достигнут 10—12 кг и будут вполне готовы выйти на свет.

Через год молодые медведи будут уже вполне само­стоятельными и разойдутся в разные стороны, станут искать себе место в лесу. Но одного (чаще всего самку) мать-медведица оставит при себе — помогать присмат­ривать за следующим выводком, как раньше говорили — пестовать. Этих подростков-нянек так и называют — пе­стунами. В одну берлогу с медведицей они больше не ло­жатся, но устраиваются на зимовку где-нибудь поблизо­сти и весной будут воспитывать младших братишек и се­стренок. Еще раз перезимуют рядом с матерью и уйдут, обзаведутся своей семьей, но к тому времени появится новый пестун: «должность» примет кто-то из тех, кого недавно самого через ручьи в зубах таскали.

У южных, тропических медведей пестуны встречают­ся редко, а вот северные родичи нашего топтыгина — бе­лые медведи — иногда и на третий год не отстают от ма­тери. Белый медведь — зверь особенный, от своих бу­рых и черных собратьев отличающийся настолько, что ученые не только выделяют его в отдельный вид, но иног­да считают и единственным представителем особого рода медвежьих.